«Пенза-Онлайн» Что-то последнее время театры наши все чаще и чаще обращаются к пьесам, трактующим отношения художника и власти. Это, видимо, неслучайно. Среди творческих людей, очевидно, все больше гуляют настроения и ощущения — иногда четко осознаваемые, а иногда просто возникающие на интуитивном уровне, что в государстве и обществе происходит что-то, не являющееся тем, чем оно кажется.
Премьера
Двести двадцать четвертый сезон пензенского Драмтеатра открывался премьерой — спектаклем, поставленным московским режиссером Ириной Керученко, по пьесе Михаила Булгакова «Кабала святош». В день открытия нового сезона и премьеры состоялся и бенефис Сергея Казакова, отметившего этим летом 50-летний юбилей. На премьере, естественно, присутствовали и поздравляли юбиляра губернатор Иван Белозерцев и прочие официальные, весомые и просто увесистые лица.
Пьеса
Чтобы понять истинную (повторюсь, не обязательно осознаваемую и, возможно, инстинктивную и подсознательную) подоплеку данной постановки, нужно знать кое-что о самой пьесе, ее авторе и времени и условиях, в которые он ее писал (заранее прошу прощения у тех, для кого это будет досадным и нудным ликбезом, в котором они не нуждаются). Булгакова у нас, в основном знают по «Мастеру и Маргарите» и «Собачьему сердцу». Ну, еще по советскому фильму «Бег».
Между тем настоящей любовью Булгакова был театр. И пьеса «Кабала святош» в его театральном наследии занимает особое место. Ибо возникла она не только из любви к Мольеру, но и из-за его собственных отношений с Властителем. Параллели Мольер/Людовик и Булгаков/Сталин просто сами просятся на перо... ээээ... простите, на кончики пальцев, касающихся клавиатуры.
Неслучайно, именно Сталин высочайше разрешил первую постановку этой пьесы, изначально запрещенной Главреперткомом. А сама история развития отношений Мольера и короля Франции — от беспрецедентной благосклонности до холодного отторжения — эта та же история Булгакова с Вождем. Которому крайне понравилась инсценировка «Белой гвардии». Сталин изначально очень благоволил Булгакову, по-видимому, возлагая на него большие надежды.
Писатель их не оправдал. Он либо писал что-то ненужное для дела строительства первого в мире социалистического государства, либо то (пьеса «Батум» — о молодых годах Вождя, Вождем категорически отвергнутая), что и без него было кому писать. И Вождь лишил Писателя своего благоволения. Так же как и Людовик XIV лишил своего благоволения Мольера. Хронологически «Батум» и окончательное крушение произошло позже «Кабалы святош», но когда мы говорим о настоящем искусстве — там время течет совсем не так, и иногда вовсе не туда, как в нашей обыденной жизни. А теперь, собственно, к пензенской постановке Булгаковского Мольера!
Первый акт
Признаться, когда я узнал, что в нашей «Драме» готовятся к постановке "Кабала святош«прим и, сразу же догадавшись, кто будет играть роль Мольера, я немного напрягся. Ибо Сергей Казаков, безусловно — большой актер. И в его сценической биографии были разные роли — в том же «Вадиме» по Лермонтову или... или... ну вот, сами видите: и вспомнить не могу, хоть они и были. Потому что это уже в мозгах, на подкорке матрицей отпечатано: Казаков — мастер фарса.
Вот я и боялся за булгаковскую трагедию. А это трагедия. Хотя и с комическими элементами, что неизбежно, ибо главный ее персонаж — величайший комедиант (именно комедиант, а не комедиограф, ибо актером и импровизантом он был, по свидетельствам современников, ничуть не менее блистательным) всех времен и народов. Неслучайно в пьесе Булгакова постоянно встречается ремарка «слышится смех». Но это не фарс!
Первый акт мои опасения подтвердил. Солирующий Казаков играл то, что он привык играть, а остальные его поддерживали. Ну, не может, не может, Мольер фиглярствовать, принимая деньги от короля. Это вообще исключено. И по истории, и по Булгакову. Отсюда же — мои претензии к трактовке образа Людовика XIV актером Юрием Землянским. Нет, играл он неплохо, но он играл не Людовика — ни исторического, ни булгаковского.
Он играл такого рубаху-парня-короля, то милостивого, то вспыльчивого, играющего в справедливость и правосудие по настроению. Ну, что-то типа нашего Петра или Фридриха II. Бог с ней, с историей, но такая трактовка образа категорически искажает посыл пьесы, дает совершенно неверное уплощенное представление о трагедии, переживаемой как булгаковским Мольером, так и самим Булгаковым.
Людовик Великий — не просто король. Это — Король-Солнце. Это олицетворение всей Франции. Когда он говорит «Франция перед вами, господин де Мольер. Она есть цыпленка и не беспокоится» — это не хохма благосклонного босса — это холодная и беспристрастная констатация факта. Как и остальные речения короля. Когда он лишает Мольера своей милости из-за того что их имена оказались рядом в истории о кровосмешении, он делает это не из личной обиды Луи Луисовича Бурбон-Капета. Он поступает так потому, что на Солнце Франции не может быть пятен. И отсюда отношение к королю самого Мольера.
Ну, в общем, на антракт уходил с тяжелым сердцем.
Второй акт
И тут... Второй акт преобразил все! Я не знаю, была ли это задумка московского режиссера, или это так случайно сложилось... Опять-таки, не будучи профессиональным критиком, не возьмусь гадать. Но в пьесе — старый, сломленный жизнью комедиант, бросает в короля «Тиран!», лишая того права представлять для него Францию и уходит туда, где находится Истинное и Настоящее — на сцену перед зрителем.
Уходя тем самым в бессмертие (Мольер и булгаковский, и исторический, умер практически на сцене после представления своей последней комедии «Мнимый больной»). Казаков в этой сцене был просто блистателен. Он не только заставил вспомнить, что он замечательный трагический актер (и, возможно. именно трагедия, а не фарс — были его истинным сценическим призванием) — это понимание пришло потом.
Когда он, реально постаревший за полчаса и лицом, даже не произносит, а буквально вырыдывает реплику: «И не дочь она мне!» — это реально комок в горле и щекочущая переносицу жидкость. Находка с преследующим Мольера тиканьем и звоном часов, как метафоры истекающего времени жизни, находимых и растаптываемых им повсюду — также весьма хороша.
А уж когда Казаков в заключительной сцене читает (просто читает — у Булгакова это играют, но здесь даже Казаков (или режиссер?) даже более точны) из «Мнимого больного» —это именно то переживание, которого добивались в своих театрах еще древние греки — это катарсис. Они все-таки сделали это!
Об актерах
Вот все о Булгакове, да о Казакове — и ни слова о других актерах. Ну что же... Ну что... Ольга Белякова в маленькой роли няньки Мольера показалась единственным «живым» в невразумительном первом акте. Отдельное ей за это спасибо. Все «старые актеры» Драмтеатра показали то, что от них и ждали. А вот новички... Их же в этом сезоне целых четыре! Все были заняты в премьере. Трое, честно говоря, не оставили особого впечатления — будем думать, они раскроются в других постановках.
А вот Никита Кузин, исполнявший роль шута, — это нечто. Есть такие актеры — харизматики, которые в какой бы роли и в какой бы сцене ни вышли, — притягивают внимание к себе. И это про него. Но харизмы, понятное дело, мало — надо с ней работать. И свою роль шута Кузин отработал отменно.
А вообще — с Новым сезоном вас, друзья театралы!
Прим. Если кто не в курсе — «кабала» не имеет отношения к русскому (происходящему из татарского) значению этого слова (хотя различные намеки и можно разглядеть). Это французское слово, примерно означающее заговор или тайное общество. Прообразом «Кабалы», «подставившей» Мольера в булгаковской пьесе, послужило реально существовавшее в мольеровские времена во Франции влиятельное тайное «Общество Святых Даров».
Максим Денисов
Источник: «Пенза-Онлайн»