«Молодой ленинец» В Пензе искали «Золото партии»
10 апреля в Пензу на премьеру спектакля «Золото. Любовь. Революция» приехал автор пьесы (в оригинальном варианте она называется «Золото партии»), известный советский и российский писатель Юрий Поляков. Основное сценическое действо разворачивается в особняке разорившегося банкира, который вынужден забрать из престижного дома ветеранов своего престарелого отца Петра Лукича — в советские годы крупного партийного руководителя. У банкира проблемы и в бизнесе, и в личной жизни, тут-то «мощный старик со Звездой Героя Социалистического Труда на душегрейке» и доказывает, что у него еще есть порох в пороховницах...
— Юрий Михайлович, как создавалась пьеса? Сюжет полностью придуман или имеет реальную основу? — поинтересовался у писателя и драматурга корреспондент «МЛ».
— Меня давно интересует история семей, где глава клана — старый партиец из поколения, которое выиграло войну, а дети и внуки — совершенно другие. И я знаю семьи, где отец был чуть ли не членом Политбюро, а сын стал банкиром.
Меня недавно потрясла одна цифра. В новостях сообщили, что новый аэропорт в Ростове-на-Дону обошелся госказне в 35 миллиардов рублей. А через сюжет рассказали: чтобы два банка второго ряда смогли вернуть деньги вкладчикам, одному из них государство насыпало 300 с лишним миллиардов рублей, а второму — 600! Это получается, для того чтобы спасти два банка, владельцы которых попросту украли деньги вкладчиков, государство вложило деньги, на которые можно было построить новые аэропорты в 30 городах!
А партийцы старой закалки были уникальными менеджерами, и мой герой разруливает то, что не смог разрулить его сын... Сюжет понемногу обрастал живыми людьми. Например, увидел я на каком-то пафосном мероприятии банкира с дочкой и женой одного возраста, и обе на одном сроке беременности... Это наблюдение я тоже вставил в пьесу.
— Ваш спектакль идет на большой сцене, хотя в последнее время модно делать камерные постановки...
— Сегодня нам усиленно вдалбливают мнение, что драматургия движется к формату лаборатории, что большие залы ни к чему, лучше придет немного зрителей, но зато единомышленники. Я считаю, что это все от лукавого! В любом виде искусства, если тебе удалось заразить своими идеями много людей — значит, ты выиграл
Многое зависит от лидера театра. Мне запомнился эпизод в Театре сатиры, когда актеры отказались играть в моей комедии «Хомо эректус». Они написали Ширвиндту колелктивное письмо о том, что они считают это не сатирой, а издевательством над всеми. И как поступил Ширвиндт? ОН полностью поменял актерский состав, и спектакль до сих пор идет при аншлагах. На прогоне, когда стало понятно, что спектакль ждет успех, ныне покойная Ольга Аросева сказала: «Так долго искали в нашем театре сатирическое произведение, которого не хватало, но когда принесли современную сатиру — мы ее не узнали».
— А с вами советуются относительно кандидатур режиссера и актеров?
— У меня нет такой традиции. Есть авторы, которые сидят на репетициях, влезают в процесс, я не такой. Хотя был один случай в 2001 году. Когда Говорухин в МХАТ им. Горького ставил мои «Смотрины» под названием «Контрольный выстрел».
Я писал семейную пьесу изначально для Михаила Ульянова и его театра им. Вахтангова, но Ульянов прочитал и сказал, что это слишком остро. Пьесу взяла Доронина в МХАТ. Это был первый театральный опыт Говорухина. Он интересно ставил. Говорил актеру, игравшему олигарха: «Ну что у тебя за костюм?» — «Так такой театр купил». — «Выбрось его. Я тебе из дома принесу костюм от BRIОNI».
При этом Говорухина постоянно дергали на совещания Комитета по культуре, который он возглавлял, и мне постоянно приходил вызов на репетиции. И вот Станислав Сергеевич на совещание уезжает и мне говорит: «Репетируй!» Я говорю, что понятия не имею, как это делается. «А ты просто ори на них, что все плохо, и говори, что, если бы их игру увидел Станиславский, он всех убил бы! И все получится!»
— Сейчас зрителя угощают такими фильмами и спектаклями, что невольно вспоминаешь добрым словом советскую цензуру. У вас нет такого чувства?
— Я с советской цензурой сталкивался конкретно, в результате чего на несколько лет был задержан выпуск первых моих повестей. Цензура была частью той политической системы. Там еще любили вырезать из текстов целые куски.
А я научился обманывать. Как-то мне звонит редактор, говорит, что нужно бы сократить повесть. «Сокращайте сами», — отвечаю. Тот перезванивает через несколько дней: «Юра, я и так и эдак пытался — не получается. Тут каждый кусок цепляется один за другой, вырежешь одно — теряется нить повествования. Придется ставить твой вариант».
Ушла советская система — ушла советская цензура. Но на ее место пришла цензура корпоративная, цензура неких группировок. Например, книжным магазинам в 1994 году запрещали брать мою сатирическую повесть «Демгородок».
Или есть известная премия, в названии которой фигурирует благородный металл («Золотая маска». — Прим. авт.), и мы ее несколько раз критиковали в «Литературной газете». Когда в 2015-м мы проводили первый фестиваль по моим пьесам под названием «Смотрины», то нескольким постановщикам из числа номинантов премии звонили и предупреждали, что если они поедут на «Смотрины», то в «металлической» премии больше участвовать не будут.
Эта частная цензура, которую Герцен называл «либеральной жандармерией», куда злее и опаснее. Она изначально неадекватна и рождена клиническим неумением хотя бы услышать, если не понять мысль оппонента.
— А как вы вспоминаете времена СССР и горбачевскую перестройку?
— Бывает, и ностальгирую! Есть такое... Ведь все мы ностальгируем по временам, когда были молоды, полны сил и здоровы. Советский строй был, как мы потом уже поняли, не так уж и плох, а в чем-то просто хорош. Но он требовал реформирования, а не погрома по Чубайсовским схемам.
Что же касается Горбачева, то он был, а общем-то, человек неплохой, каким я его помню. Просто нельзя рулить страной, не имея четкого плана. Он сам не понимал, чего хочет, в результате мы и получили развал страны и Ельцина в президентах
— Как яркому представителю творческой интеллигенции вам никогда не хотелось пожить год-другой за границей, а то и вообще купить домик а Альпах?
— У меня был случай во второй половине 1980-х. Меня пригласили на месяц в Великобританию в университет Глазго — пожить. посовершенствоватъ мой английский. который я так и недосовершенствовал. Тогда это была редкость.
И вот я живу там, углубленно изучаю английский, проходит недели две, и чувствую, что мне стало скучно. В пабах посидел, музеи изучил, по магазинам прошелся. Я иду на эту кафедру и пытаюсь объяснить, что через неделю я хотел бы отправиться восвояси... А они посмотрели на меня как на умалишенного и начали возмущенно убеждать, что хозяйство у них плановое, что выделены определенные средства. которые включены в различные бюджеты... И тут же рассказывают, что до меня тут была писательница, которая приехала на месяц, а прожила два с половиной...
Я вновь говорю, что, наоборот, хочу уехать на неделю раньше. Тогда они стали допытываться. что мне не понравилось. У меня в сатирической повести «Демгородок» описаны две партии. которые между собой воюют — «оставанцы» и «покиданцы». Для «оставанца» даже переехать в другой город, в другую деревню — это целая история. А есть «покиданцы» — люди, легкие на подъем. Так вот я из категории «оставанцев». И о домике в Альпах никогда не мечтал.
— Как вы относитесь к системе распределения государственных денег на создание фильмов и спектаклей? Имеют ли право граждане России, налогоплательщики, влиять на то, какие произведения за счет их налогов создают в стране?
— Честно говоря, я и сам не до конца понимаю, как это делается. Продюсеры трижды подавали заявку на экранизацию моих романов и пьес в Фонд кино и трижды получали отказ без объяснений. Когда я спросил одного из руководителей Фонда: «Обьясните хотя бы, почему отказали?» Он как-то мутно на меня посмотрел и говорит: «А вы что, собственно, пишете?»
В любом случае продюсеров, снявших на казенные деньги такую развесистую дрянь, как «Поручик Ржевский и Наполеон», надо наказывать запретом на профессию, желательно пожизненным.
— Над чем сейчас работаете?
— Заканчиваю роман «Веселое время». Событие происходят в октябре 1983 года, 10 дней. Конец андроповских времен Я читал, что пишут про позднесоветское время некоторые мои товарищи, и создается впечатление. что они жили в каком-то концлагере. У меня это вызывает горькую иронию — нельзя так перевирать эпоху, когда еще живы очевидцы.
В центре моего сюжета история с исключением из партии писателя Владимира Солоухина. Но там много линий Мне просто захотелось рассказать, как все было в то время на самом деле. Надеюсь, на сентябрьской книжной ярмарке я эту книгу представлю.
Яков Белкин